«Союз Чернобыль»: спасшие мир от беды
26 апреля 1986 года Чернобыльская АЭС – самая крупная атомная электростанция в европейской части Советского Союза – в одночасье из символа нашего грандиозного успеха превратилась в символ нашей большой беды. И потребовались исключительное мужество и самоотверженность военнослужащих, военных специалистов, призванных из запаса, ученых, добровольцев, рисковавших своими жизнями и здоровьем, для того, чтобы справиться с беспрецедентными по своим масштабам и сложности работами по экстренному устранению последствий атомной трагедии. И именно с представителями того легендарного поколения ликвидаторов аварии на ЧАЭС на днях состоялась встреча в стенах редакции «Балашовской правды».
В тот апрельский день в редакцию газеты пришли Владимир Федорович Сомов и Владимир Александрович Поляков – участники работ по предотвращению последствий аварии на атомной электростанции, члены Балашовской районной общественной организации инвалидов «Союз Чернобыль» (председатель А.А. Федченко). А потому корреспонденту «Балашовской правды» представилась уникальная возможность хотя бы на мгновение соприкоснуться с судьбой, работой, подвигом ликвидаторов последствий атомной трагедии. В ходе беседы, состоявшейся в формате «круглого стола», автор этих строк задал гостям редакции газеты ряд вопросов, которые в той или иной степени позволили познакомиться с героическими буднями наших земляков на территории, пострадавшей от крупнейшей техногенной аварии современности.
Корр.: – Владимир Федорович, каким образом складывалась Ваша судьба в период ликвидации последствий атомной аварии?
В.Ф, Сомов: – В Чернобыле я был командиром батальона дегазации-деактивации. Принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС в течение десяти месяцев 1989 года. Мой батальон занимался дегазацией и деактивацией населенных пунктов, которые подверглись повышенному облучению, где в результате аварии выпало наибольшее количество радиоактивных осадков. Дело в том, что жителей, находившихся в периметре тридцатикилометровой зоны отчуждения, отселили сразу, ещё весной 1986 года. Однако за пределами зоны, но в относительной близости к ЧАЭС, продолжало проживать значительное количество населения. И в той или иной степени эти люди постоянно подвергались опасности радиоактивного облучения. Поэтому задача нашего батальона как раз и заключалась в том, чтобы снизить уровень радиации в таких населенных пунктах, тем самым, облегчить жизнь местным жителям.
Корр.: – И чем непосредственно Вы занимались на зараженной территории?
В.Ф. Сомов: – В населенных пунктах мы обмывали дома, школы, магазины, детские садики. Делали это специальным раствором, с использованием стирального порошка, а также с помощью пожарных машин. Потом лопатами снимали слой зараженного грунта, загружали его в самосвалы, которые вывозили опасную землю на радиоактивные могильники. Так мы проходили от одного до другого населенного пункта. Подобным образом мы обрабатывали и автомобильные дороги, и тротуары. Собирали лопатами зараженный грунт и во дворах частных жилых домов, и там, где нельзя было применить специальную технику. В то же время на открытых участках, где можно было использовать технику, мы снимали слой опасного грунта с помощью мощных бульдозеров. А вместо него привозили и укладывали чистую земляную смесь. Как правило, в её основе был чистый от радиации песок. Вот такие задачи стояли перед нами в тот период.
Корр.: – Владимир Александрович, а в чем состояла Ваша задача с особый – чернобыльский – период?

В.А. Поляков: – Мне довелось попасть на Чернобыльскую АЭС в июне 1986 года. На атомной станции мы занимались возведением подземной стены. Дело в том, что подземной стеной предполагалось отгородить реку Припять от всего того, что намывалось в процессе очистки на самой атомной станции. Для того, чтобы в Припять с водой не попадала радиация и далее не распространялась бы по Советскому Союзу и Европе. Поэтому мы, во что бы то ни стало, для предотвращения попадания радиоактивных стоков должны были до заморозков закрыть мощной стеной эту реку. Глубина стены составляла 35 – 36 метров.
На территории Чернобыльской станции, возле печально знаменитого четвертого энергоблока, я трудился сто дней. У меня была бригада, и мы делали подземную стену, используя специальную глину – бентонит. Дело в том, что этот природный глинистый минерал обладал свойством разбухать при гидратации в 14-16 раз. Причем в ограниченном пространстве при свободном разбухании в присутствии воды образовывался плотный гель, препятствовавший дальнейшему проникновению влаги. Это свойство, а также нетоксичность и химическая стойкость и сделали его незаменимым при реализации нашей задачи.
Мы работали на итальянских экскаваторах. Также использовали технические аппараты для подготовки жидкой бетонитовой смеси, которая потом по трубам поступала в глубокие траншеи для создания подземной стены. Работали по шесть часов, посменно, как говориться и день, и ночь. И надо сказать, что мы успели выполнить поставленную задачу. До заморозков закрыли берег от попадания радиоактивных вод в реку, которые в противном случае просочились бы туда с поземными водами.
Корр.: – А каким образом у Вас фиксировался уровень полученной радиации?
В.А. Поляков: – Когда мы только-только приехали в Чернобыль, у нас не было никаких дозиметров. Конечно, потом выдали соответствующую аппаратуру. Однако считалось, что уровень полученной радиации всё равно занижается для того, чтобы люди продолжали работать, не думаю о полученной дозе.
Корр.: – В течение периода коронавирусной пандемией мы увидели, что медицинских работников, работавших в «красных зонах», защищали специальные «ковидные» костюмы. А каким образом тогда происходила защита личного состава от повышенного уровня радиации?
В.Ф. Сомов: – По большому счету, для этого использовались такие средства индивидуальной защиты, как респираторы и ватно-марлевые повязки. Конечно, можно было бы использовать общевойсковой защитный костюм (ОЗК). Но летом работать в ОЗК было очень жарко. Поэтому солдаты просто не пользовались ими и работали в ХБ. Так что самыми актуальными средства защиты были именно респираторы и ватно-марлевые повязки
В.А. Поляков: – Но надо сказать, что после каждой рабочей смены мы переодевались, принимали душ и на автобусах выезжали с территории, подвергшейся радиоактивному заражению.
Корр.: – В ходе общения с представителями вашего легендарного поколения, ликвидаторы отмечали, что попадали на восстановительные работы аварии ЧАЭС совершенно разными путями. А каким образом Вы оказались на территории крупнейшей техногенной аварии?
В.Ф. Сомов: – Я являлся кадровым военным, и меня никто не спрашивал. Меня назначили командиром батальона и поставили задачу. В подразделении было триста человек личного состава и девятьсот различных машин, с помощью которых мы и выполняли задачу по дезактивации территории, на которой проживало население.
В.А. Поляков: – А я в 1986 был строителем, жил и работал в городе Зеленограде Московской области. Когда жена с дочкой уехали в отпуск, ко пришла повестка из военкомата. И я тут же собрался и поехал непосредственно на ЧАЭС. Добирались мы через Киев, и по дороге нас уже переодели в специальную форму.
Корр.: – А что Вы можете сказать о бытовых условиях, в которых приходилось жить?

В.Ф. Сомов: – Бытовые условия были самыми простыми. И личный состав, и офицеры жили в палатках, которые были оборудованы печками-буржуйками, чтобы не замерзнуть. Была у нас и баня. Причем тоже в палатке. Но всё там было сделано на высшем уровне: горячая вода, подогрев. Каждый день можно было принимать баню. Столовая тоже была в огромной палатке. Питание на всех хватало, кормили хорошо. Обязательно был и дополнительный паек, соки, витамины. Регулярно происходило наблюдение врачей.
В.А. Поляков: – У нас все было несколько иначе. Мы жили в палатках в поле, буквально перед тридцатикилометровой зоной отчуждения. Была полевая кухня. Столовая – открытый навес. Бани у нас не было. Хотя после работы мы всё равно каждый день мылись. Печек-буржуек тоже ещё не привезли. А в начале сентября 1986 года там было уже довольно прохладно – заморозки тогда начались довольно рано. Поэтому мы грелись у костров, спали в телогрейках.
В.Ф. Сомов: – Да, конечно. Вы были в числе первых ликвидаторов. А ведь поначалу специалисты ещё не знали с чего начинать восстановительные работы, не сформировали необходимые схемы деятельности, в том числе по обеспечению полноценными бытовыми условиями личного состава. Со временем, в ходе изучения ситуации различными экспертами, учеными, академиками, были выработаны определенные подходы по преодолению последствий катастрофы. Со мной, например, постоянно ездил военный ученый-эксперт из Главного химического управления, анализировал ситуацию, давал рекомендации по разрешению тех или иных острых ситуаций. Ученых там, конечно, много было. Поэтому со временем выработали определенные методики обеззараживания, дезактивации. И в материальном обеспечении легче стало, по сравнению с начальным этапом работ. Например, у первых ликвидаторов, в отличие от нас, не было дозиметров потому, что их тогда в необходимом объеме просто не было в природе. Со временем и эта ситуация разрешилась.
В.А. Поляков: – Но хорошо, что было много минеральной воды. Дело в том, что тогда нам можно было пить только минеральную воду. Её специально доставляли туда в значительных объемах, поскольку местную воду пить было категорически нельзя. Она была заражена радиоактивными веществами.
Корр.: – Говорят, там был знаменитый «рыжий» лес. Довелось ли Вам познакомиться с этой «достопримечательностью» аварии на ЧАЭС?
В.Ф. Сомов: – Да, конечно! «Рыжий» лес – это по моей части. Получилось так, что одна рота моего батальона как раз и валила этот самый – «рыжий» – лес. Почему деревья приобрели столь колоритный окрас? Потому что лесная территория по время атомной аварии подверглась сильнейшему радиоактивному облучению. Поэтому лес надо было обязательно уничтожить, чтобы понизить уровень радиации. Дело в том, что «рыжий» лес очень сильно «фонил», а атомная станция продолжала работать. Ведь взорвался только один реактор ЧАЭС, а остальные энергоблоки продолжали функционировать. Поэтому там трудились и специалисты станции, и личный состав, ликвидировавший последствия техногенной катастрофы. Более того, за тридцатикилометровой зоной был создан новый город атомщиков Славутич, который тоже располагался, в общем-то, на зараженной территории. Поэтому, помимо уничтожения «рыжего» леса, ещё один взвод нашего батальона валил зараженные деревья в Славутиче. Потом все ликвидированные остатки погибших деревьев были захоронены в ядерных могильниках.
В.А. Поляков: – Конечно, это было печальное зрелище и в наше время. На фоне зеленых деревьев шли целый полосы смертоносного «рыжего» леса. Более того, сам город Чернобыль производил крайне тягостное впечатление. Когда мы первый раз приехали туда на работы, то были буквально шокированы происходящим. Прежде всего, его тотальной пустотой. Вокруг в городе не было никого, ни единой души, ни человека, ни собаки или кошки.
В.Ф. Сомов: – В зоне отчуждения то и дело можно было встретить много валявшихся на земле мертвых птиц. Но никакой живности там вообще не было. Действительно, мёртвая зона.

Корр.: – Во время боевых действий в «горячих точках» к нашим солдатам нередко приезжали артисты, знаменитые исполнители, певцы. А каким образом складывалась на Ваших участках культурная программа? Ведь очень важно поддержать человека, выполняющего важнейшие государственные задачи, ещё и творческим подходом, культурной составляющей.
В.Ф. Сомов: – В деревнях, которые располагались вокруг Чернобыльской АЭС, были свои коллективы художественной самодеятельности. Они и приезжали к нам со своими концертами. Однако каких-то сильных «звезд», не сходивших с экранов ТВ, не было. А вот с местным населением мы общались хорошо, дружили.
Корр.: – Прошли годы, многое изменилось. И сегодня в Балашове Вы, наверное, занимаетесь военно-патриотической работой. Не так ли?
В.Ф. Сомов: – Да, безусловно. Вчера были на встрече с ребятами в одной школе, позавчера – в другой школе. Детям рассказываем о том, что их интересует. Как правило, это особенности нашей службы на территории Чернобыльской АЭС. Показывали им средства индивидуальной защиты, дозиметры, которые применялись во время ликвидации последствий атомной аварии. А то, что ребятишки имеют очень слабые познания по данной теме, это, конечно, исторический факт. В лучшем случае они что-то когда-то слышали. Поэтому надо больше давать информации подрастающему поколению о подобных событиях, забывать их нельзя.
В.А. Поляков: – Действительно, забыть подвиг «чернобыльцев» ни в коем случае нельзя. Ведь для того, чтобы сегодня мы вот так свободно, легко могли общаться на территории, не зараженной радиоактивным излучением, в то время очень многие наши соотечественники сделали всё, что могли, отдали свои жизни и здоровье. Когда по утрам мы приезжали на работу, то видели, как вместе с нами на ЧАЭС один за одним подъезжало много, очень много автобусов с ликвидаторами аварии. Это был огромный труд. Люди демонстрировали исключительную самоотверженность и героизм. Возьмем тех же героев-шахтеров, которые работали буквально под самим разрушенным реактором четвертого энергоблока. Об этих шахтерах, о той важнейшей работе, сделанной ими, сегодня практически никто не знает. Поэтому очень важно рассказать ребятам о подвигах предыдущих поколений, о том, что им в своей жизни всегда нужно быль готовым к выполнению самых сложных задач, которые могут возникнуть на их жизненном пути. Время такое.
В.Ф. Сомов: – Через несколько дней после нашего нынешнего интервью в редакции «Балашовской правды» мы пойдем ещё в одну общеобразовательную школу, а затем – в Центр дополнительного образования «Созвездие».
Корр.: – Что и говорить, Вы проводите большую и важную работу. А какие проблемы ещё тревожат Вас?
В.Ф. Сомов: – В последние годы вокруг Чернобыльской АЭС возникла ещё одна опасная проблема. Туда стали организовываться какие-то экскурсии, там начал проводиться какой-то экстремальный «променад» по тридцатикилометровой зоне. Ведь такой охраны, как прежде, там уже не было. Однако уровень радиации остался практически таким же, каким был 36 лет назад. Его никто никуда не дел. Период полураспада стронция составляет 250 лет, а цезия – 400 лет. Там невозможна будет никакая жизнь. Поэтому «тусовки» молодежи по тридцатикилометровой зоне отчуждения возникли от полной безграмотности в данном вопросе.
В.А. Поляков: – Да и некоторые приключенческие, фантастические художественные фильмы (прежде всего, для молодежи) про Чернобыль порой просто потрясают своей безграмотностью, отсутствием хотя бы какого-нибудь объективного представления о реальном положении дел.

В.Ф. Сомов: – Когда мы ездили по асфальтовой дороге, то невольно обращали внимание на таблички, стоявшие по краю автотрассы: «На обочину не вставать!». Потому что в таком случае радиоактивная пыль поднималась бы с земли и оседала на человеке. Для этого мы в деревнях специально асфальтировали дороги, чтобы люди ходили именно по асфальту, а не по зараженному радиоактивному грунту… Но местные жители нередко не соблюдали никакие меры предосторожности. Ходили в лес за какими-то гигантскими грибами. Пасли скот на отрытых участках. Набирали в лесу дрова и топили ими печки в своих домах. Но когда придешь к ним домой, поднесешь дозиметр к такой печке, то просто ужаснешься – радиация там, как… в атомном реакторе!
Корр.: – А что бы Вы пожелали сегодня читателям «Балашовской правды», жителям прихоперского края?
В.Ф. Сомов: – Детям я пожелал бы хорошо учиться, чтобы не повторять ошибок, которые были на Чернобыльской АЭС. Ведь такая огромная трагедия произошла, главным образом, в результате ошибок руководства, его стремления как можно быстрее «отрапортовать». А взрослым людям, конечно, надо быть более ответственными за порученный участок работы, меньше «хапать», как привыкли в наше время «денежные мешки», считающие, что всё решают деньги. У нас – у российских людей – по-другому было всегда. Мы всегда были друг за друга, помогая и поддерживая своего товарища.
В.А. Поляков: – Действительно, всё решают люди. Тем более, у нас народ хороший, добрый, отзывчивый. Вот смотришь телевизор за драматическими событиями в Донбассе, на Украине и видишь, что наши люди буквально последнюю рубашку готовы отдать, чтобы помочь тем, кто попал в беду. Поэтому у меня возникает, своего рода, гордость за наших людей. Вот кинь сейчас клич, и соотечественники тут же поедут выручать тех, кому совсем плохо. Поедут даже в таком возрасте, как у нас с Владимиром Федоровичем. Поэтому хотелось бы, чтобы наш народ оставался бы и впредь таким же добрым, способным на помощь, поддержку и подвиг.
Корр.: – Что ж, большое спасибо Вам за интервью! Здоровья Вам и счастья!
А. Мартынов

• 

•